Я с трудом нашел место в какой-то стерильной забегаловке, в которой из разливного пива была только питьевая вода под названием «Хайнекен» и немного более окрашенная «Стелла Артуа». Я с недовольным лицом — я видел свое отражение в зеркале за спиной бармена — заказал бокал окрашенной и сэндвич с камамбером и зеленым салатом. Потом перевел взгляд чуть выше, откуда на меня смотрит наблюдающий. Лучше мне не стало.
Хотя сегодня утром, надо это признать, мне всё же удавалось забыть на время свое незавидное положение. Сначала с Лиз, теперь вот с Метеком. Настолько, что мы даже отработали с ним связь. Интересно, зачем? Вряд ли я когда-нибудь смогу выручить его, сидя где-нибудь в Бутово и не имея даже заграничного паспорта. И вряд ли он сможет мне помочь, если для этого надо будет лететь в Москву. Да и буду ли я в России ежедневно просматривать «Нью-Йорк Таймс»?
Только тут я сообразил, что до сих пор не позвонил в свою пожарную часть в Вену. Сто раз сказал себе: «Вот приедет гонец, вот приедет гонец», а где мы с ним встречаемся, до сих пор не знаю. Номер телефона Франца Фишера висел в памяти французского мобильного, и я послал вызов.
— Я по поводу рисунков Кольбе, — сказал я, поздоровавшись.
— А, хорошо! — отозвался мужской голос. — Я уже боялся, что вы передумали, а посыльный уже выехал. Значит, слушайте! В Латинском квартале есть такой книжный магазин «Шекспир и Компания».
— Знаю, почти на набережной, чуть позади Нотр-Дама, — отозвался я.
— Вы знаете лучше меня, — заметил мужчина. По голосу было слышно, что он улыбается. — Так вот, прямо у проезжей части на этом уровне, в 16.00. Наш человек подъедет на синей «вольво-960» и отвезет вас туда, где находятся рисунки.
— Прекрасно, спасибо!
— Вам спасибо!
За что?
Телефон зазвонил, как только я нажал отбой. Это снова была Джессика. Она подзарядила в офисе Дельты свой мобильный и заодно выяснила ту же новость по поводу забастовки грузчиков. На самом деле, было бы и неплохо, если бы эта забастовка продолжилась. Я встречусь с гонцом из Леса и приеду к ним в Брюссель на машине. А что, даже если мне придется исчезнуть, я мог сделать это вот так, даже не повидавшись с семьей?
Теперь мое незавидное положение снова целиком завладело моими мыслями. В сущности, предстоящая встреча с эмиссаром из Конторы ничего не меняла — ее могло бы и не быть. Мой провал уже произошел, и остающиеся мне несколько дней были лишь отсрочкой, позволяющей избежать полной катастрофы.
Я и сам знал, что мне делать, даже если это было непросто. Сегодня же вечером я буду в Брюсселе. Там я придумаю какое-то срочное дело, и мы завтра вылетим в Нью-Йорк. Завтра — понедельник. Благодаря разнице во времени мы прилетим утром, и у меня будет полдня, чтобы привести в порядок все дела в Departures Unlimited. Компания принадлежит нам двоим — мне и Джессике, так что, по крайней мере, пусть здесь для нее не будет неприятных сюрпризов.
Но тянуть дальше вторника мне не стоило. Паспорт Эрнесто Лопеса, засвеченный в «Клюни», я уже уничтожил. Г-н Эрнесто Родригес, останавливавшийся в «Фениксе», тоже теперь умрет навсегда. В своем номере, напомню, всё, что можно, я протер, а потом надел перчатки — в этой гостинице моих отпечатков быть не может. Однако засвеченное место это засвеченное место, и рисковать, используя снова этот паспорт, не стоит. Так что если сейчас на встречу мне не привезут новый документ, то добираться на перекладных в Москву мне придется по моему собственному.
Стоп! Стоп! Ведь у Конторы тоже есть разработанная процедура вывода погоревших агентов. Вполне возможно, они даже не дадут мне залететь в Штаты, чтобы уладить дела. Им в Лес стекается гораздо больше информации, и если они сочтут, что риск слишком велик, Пако Аррайя исчезнет для всех уже в Париже.
Однако моя безопасность в данном случае интересовала меня меньше всего. Пока ФБР доберется до моих отпечатков, я в любом случае успею перебраться в Москву. И даже если такой кардинальный поворот в моей судьбе, как возвращение на родину, меня, конечно, огорчал, катастрофой он не был. Выпадает роль потерпевшего кораблекрушение — человек разумный хорошо сыграет и ее. Меня волновало неизбежное объяснение с Джессикой и потеря семьи. Я поймал себя на том, что мысли мои шли по кругу.
Но имел ли я право объясниться со своей женой? Ее реакция могла быть непредсказуемой. Она могла сказать: «Конечно, милый, мы с Бобби поедем за тобой в Москву!» и тут же сдать меня ФБР. Ну, теоретически! На самом деле, не думаю.
Однако Контора в любом случае попытается этого избежать. Сейчас ведь агентов не пытают. Мне сделают инъекцию, после чего я увижу вполне реальную картину, что я в Москве, в Лесу, в кабинете Эсквайра, который просит меня рассказать обо всех операциях, в которых я участвовал, начиная с вербовки и кончая моей предстоящей встречей с гонцом из Москвы. И я выложу всё, что мне удастся вспомнить.
Да, этого Контора допустить не может! Скорее всего, они меня тут же упрячут и выведут в Россию (именно выведут, а не вывезут — это такой шпионский термин). И наша следующая встреча с Джессикой, если она не прилетит прямо сейчас, произойдет уже в Москве. Если, конечно, она захочет приехать к человеку, который всю их совместную жизнь выдавал себя за другого. И если американские власти не отберут у нее паспорт.
Я представил себе лицемерно огорченного, но в глубине души довольного профессора Фергюсона, который был так настроен против нашего брака. В итоге он оказался прав: не важно, кубинец или русский, жизнь его дочери я всё равно разрушил. Знаете, что интересно? Пэгги — я был в этом уверен, вот про Джессику я не мог бы так утверждать, а про свою тещу могу! — так вот Пэгги от меня не откажется. Она, конечно, удивится, когда всё узнает, и расстроится, что наша жизнь полетела ко всем чертям. И огорчится, что нам уже никогда не раздавить на двоих бутылку «текилы» за неспешным разговором, когда никто не будет стоять над душой. Однако Пэгги способна понять причудливые узоры, которые судьба или кто там еще плетет из нашей жизни. Возможно, с ней все проще, потому что наша взаимная привязанность чисто платоническая. «Если нам в жизни важнее всего друг, с женой не надо спать», — подумал я, и тут же ужаснулся этой мысли.