В Париж на выходные - Страница 80

К оглавлению

Я достал из кармана свою толстую монетку и положил ее на стол.

— Это он?

Я кивнул.

— И где он был?

Я объяснил про герань.

— Ты теперь понимаешь, почему я в подобных случаях вынужден обращаться к тебе, а не к кому-то еще?

В устах Бородавочника это была высшая похвала.

Мой куратор, оттопырив губу, покрутил контейнер в руке и сунул в карман брюк.

— Надеюсь, это не плутоний, — пробурчал он.

Хм, даже он не знал!

— Не переживай, дело того стоило, — добавил Эсквайр. — Если бы ты знал, кто мне звонил вчера по поводу этой штуки…

Начальник СВР звонил Бородавочнику по поводу и без повода по нескольку раз в день. Какой-нибудь премьер-министр в курсе секретных операций быть не мог. Но интерес высших сфер занимал меня сейчас не в первую очередь.

— Как не переживай? А что дальше будет со мной?

— А что дальше? Из Парижа тебе надо уехать сегодня же и пару лет во Франции лучше не появляться.

Я просто онемел. Нет, у них там наверху всё-таки что-то с головой происходит! Конторе важно было найти контейнер, а что агент сгорел, Эсквайру даже в голову до сих пор не пришло!

— Я имею в виду отпечатки пальцев, которые я оставил в холле гостиницы Штайнера, — сказал я тоном, которым обычно Бородавочник разговаривает с подчиненными: как с тупыми школьниками.

— Ах, это! — Эсквайр опять махнул своей пухлой вялой рукой. — Да, говорю же, там всё в порядке.

— Как это может быть в порядке? — сказал я, теряя самообладание. — Мне бы ваше спокойствие, Виктор Михайлович! Горит ваш агент, не из самых бестолковых…

— При чем здесь толковых-бестолковых? — Эсквайр выплюнул обратно в стакан кусочек льда, захваченный с последним глотком. — Для нас любой человек ценен, а тем более такой, как ты. Кстати, мы с тобой давно не связывались — тебе в прошлом месяце присвоено звание полковника. Поздравляю!

— Спасибо. Это, наверное, прибавит к моей пенсии пару сотен рублей. На две бутылки водки.

Бородавочнику, видимо, надоело меня мучить.

— Да нет у них ничего, успокойся! Ничего! Полицейская машина, которая сегодня ночью везла улики в лабораторию, сгорела. Что-то там в ней закоротило, короче, пока приехали пожарные, от нее один остов остался.

— И что, всё-всё сгорело? Такое вот божественное вмешательство?

— Божественное! — хмыкнул Эсквайр.

В отличие от множества бывших коммунистов, вернувшихся в лоно православия и с удовольствием позирующих в церкви с зажженной свечой, он оставался атеистом. К тому же, похоже, конкретное божество, вмешавшееся в мою проблему, он знал — если не в лицо, то по кодовому имени.

— Виктор Михайлович, — медленно, чтобы каждое слово обрело свой смысл, спросил я, — вы абсолютно уверены, что все улики уничтожены, и у них нет ни одного моего отпечатка из этой гостиницы?

Бородавочник устало посмотрел на меня.

— Да там всё расплавилось от огня! — произнес он тягучим, каким-то бабьим голосом. — И снятые отпечатки, и сами предметы! Они, как мне докладывали, цветочный лоток такой длинный везли — так от него просто лужица пластмассовая осталась. И от телефона тоже.

Про телефон со стола портье я забыл! А я ведь действительно хватался за него, когда выдергивал шнур.

Так! Мир перевернулся, но теперь, совершив кульбит, похоже, снова вставал на ноги. Я вспомнил свое ощущение, когда проснулся ночью: каким-то чудом всё еще может уладиться. У меня в голове быстро прокрутилось с десяток картинок. Во всех номерах, где я останавливался, поверхности и предметы, до которых я мог дотрагиваться, протерты, а в местах, куда я не должен был заглядывать, я вообще работал в перчатках. Если улики из холла «Клюни» уничтожены, я был чист.

Я долил себе в стакан виски — на палец, но в длину — и залпом выпил. Я уже вошел в роль потерпевшего кораблекрушение, а тут выясняется, что тревога была ложной и корабль по-прежнему на плаву. Я даже вспомнил имя того греческого философа. Телет его звали, был такой киник.

Тут мне пришло в голову, что как-то наши люди подозрительно быстро сработали! Ведь всё это произошло только вчера поздно вечером!

— А откуда вы узнали, что я наследил там, в салоне гостиницы?

— А откуда мы узнали, что контейнера в карманах у Штайнера не оказалось? — тем же противным голосом, вопросом на вопрос, ответил Эсквайр. — Зачем, ты думаешь, мы тебя второй раз туда посылали?

У них и в полиции был свой человек! Бородавочник вдоволь насладился моим ошарашенным видом.

— И вы, может быть, даже знаете, отчего Штайнер умер?

Эсквайр кивнул:

— Обширный инфаркт.

Потом глаза его превратились в щелки. Вот это я называю Змеиный Глаз.

— Вопрос в другом: почему ты сразу не связался с резидентурой после своего шоу с цветочным горшком?

Я внимательно посмотрел на него.

— А у вас что, были сомнения, сдам ли я этот контейнер или тоже попытаюсь толкнуть его другим покупателям?

— У нас с тобой какой-то вечер вопросов без ответов, — Эсквайр с недовольным лицом отхлебнул виски. — Отвечаю: у меня лично сомнений не было! А вот здесь кое-кто прорабатывал такой вариант.

Я начал рассказывать ему про свои подозрения по поводу Николая — тем более, после его встречи с ливийцем. Бородавочнику не нужно долго объяснять — он ловит на лету.

— Поэтому Италия возникла?

Я кивнул.

— Ты всё правильно сделал, — сказал Эсквайр. — Возникли сомнения, лучше перебдеть. Связываться тебе больше здесь ни с кем не надо. И завтра, самое позднее, тебя здесь не должно быть! И пару лет отдохни без камамбера.